От редакции: Выпускникам истфака КазГУ им. С.М. Кирова хорошо известны имена Якова Давыдовича Серовайского и Лии Семеновны Фришман. Яков Давыдович – крупный ученый-медиевист, а Лия Семеновна – специалист по новой и новейшей истории стран Азии и Африки. В этом номере журнала мы с удовольствием предоставляем слово их дочери – Юлии Яковлевне Серовайской.
 Традиция ведения дневников, представляющих собой совокупность фрагментарных записей, которые ведутся для себя, имеет давнюю историю и была довольно распространенным явлением среди самых разных социальных слоев населения, особенно предшествующих поколений. В каждом дневнике в той или иной мере отражается срез времени, личная жизнь конкретного человека и отпечаток его принадлежности к своей эпохе. Нам известны дневники многих выдающихся и известных людей – поэтов, писателей, политических деятелей. Это, например, опубликованные дневники А.С. Пушкина, Ю.М. Лермонтова, Л.Н. Толстого, Б. Савинкова, У. Черчилля и др. Ответ на вопрос, с какой целью писались дневники, нам могут отчасти дать слова писателя Михаила Пришвина. В своем дневнике, который озаглавлен «Дневник 1939 года», М. Пришвин заметил: «Потребность писать есть потребность уйти от одиночества, разделить с миром свое горе и радость».
Возможно, во многих семьях и сегодня хранятся дневники бабушек и даже прабабушек, которые по праву считаются семейными реликвиями. Вот и в нашем архиве семьи Фришман – Серовайских сохранился дневник моей мамы Лии Семеновны Фришман (1921-2010) – ученого-востоковеда, педагога, лектора и поэтессы.
В ту пору автор дневника – Лия Фришман была молодой двадцатилетней девушкой, москвичкой, студенткой исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Содержание ее дневника позволяет понять и почувствовать, что она умная, целеустремленная, интеллигентная, цельная натура с решительным характером, искренне убежденная в правоте советского строя и его идеологии, горячо любящая свою Родину.
Так получилось, что Лия начинает вести свой дневник в день своего рождения, когда ей исполнилось 20 лет, а было это 21 июня 1941 года, – последний мирный день довоенной эпохи. Она назвала дневник «Летопись минувших событий». В соответствии с названием «Летопись…» в нем должны были отразиться целые годы ее студенчества, личной жизни, мирного времени в кругу родных и друзей. И побудительный мотив обращения к дневнику был простой и ясный: «потянуло к перу», и ей захотелось записывать свои самые сокровенные мысли – «свои думки». Так могло быть, если б не война… А, между тем, над Советской страной уже вплотную нависла грозная, неотвратимая опасность, и остаются считаные часы до начала Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.
В новых, непредвиденных обстоятельствах разразившейся войны Лия, буквально со дня 22 июня 1941 года, будет продолжать вести свой дневник и записывать в него все самое главное, что происходило не только в ее собственной жизни, но и что она видела, замечала вокруг, что становилось ей известным о событиях, вызванных войной, в Москве и стране. Поэтому ее дневник, содержащий информацию в личном восприятии, о первых часах, днях и месяцах войны – является дневником очевидца пережитых тогда событий. Все это вместе взятое придает Дневнику Лии Фришман особую значимость и превращает его в уникальный исторический памятник нарративного характера времени первых месяцев военного лихолетья. И то обстоятельство, что по объему текста дневник охватывает половину общей тетради, а по периоду повествования не годы, а дни и месяцы военного времени, не умаляет его значения и ценности как источника информации. Дополнительную привлекательность дневнику придает живой, литературный язык автора.
Особенностью дневника Л. Фришман является то, что в нем помимо записей в прозе во второй половине дневниковой тетради содержатся ее стихи, сочиненные тогда же. Всего в дневник она записала одиннадцать своих стихотворений. Выразительные заглавия стихотворений звучат, как лозунги, как призывы к борьбе с немецко-фашистскими захватчиками – «С “Интернационалом”», «Кровь за кровь!», «Враг будет разбит», «Наш Ответ фашистам».
Дневник Лии Фришман пока что не издан. Полагаю, что публикуемые ниже фрагменты даже первых страниц дневника смогут дать некоторое представление о его содержании и стиле ее пера. При этом следует иметь в виду, что в тексте дневника сохранены правописание, орфография и пунктуация автора.
Из дневника Лии Фришман «Летопись минувших событий»
21. Сегодня замечательный день – мне исполняется 20 лет. Хорошая дата, – и нужно получше отпраздновать ее. Правда все осложняется тем, что теперь экзамены, и все мои друзья заняты зубрежкой, но я думаю, что на один вечер можно будет оторвать их от столь «приятного» занятия. Утром я уже получила несколько поздравительных телеграмм. Затем соседи принесли огромный букет сирени. Вообще в течение дня было принесено столько цветов, что комната превратилась в оранжерею: цветы на столах, на окнах, – повсюду. Первый букет я получила еще позавчера, после экзамена по литературе от студенток нашей группы.
Сегодня весь день занят уборкой комнат, завтра буду закупать все, что полагается к вечеру, а послезавтра – принимать гостей. Так как 22-го воскресенье, то на этот день и решили перенести мой праздник. Скорей бы!
22-ого.
Рано утром мама с папой уехали на ул. Горького в Елисеевский магазин: там-то всегда можно всего накупить. Я еще лежала в постели, радио не включала. Вдруг прибежала Тоня. Она так запыхалась, что не могла произнести ни слова. Я инстинктивно почувствовала, что случилось что-то неладное. Наконец, она с трудом произнесла одно слово – «война». Я с недоумением смотрела на нее, ровно ничего не понимая. Через несколько секунд, которые показались мне вечностью, я узнала, что по радио выступал В.М. Молотов с сообщением о том, что Германия, не объявляя войны, вероломно напала на Сов. Союз. Неужели это действительно так? Смотрю на Тошку. Суровый взгляд, стиснутые губы – она редко бывает такой. Приехали родители. Молча вошли в комнату. Из кошолки уныло торчит горлышко бутылки с вином – единственно, что успели купить прежде, чем узнали тяжелую новость. Молчание и множество цветов, которые только что принесли мне радость, теперь как бы говорили о том, что кто-то умер.
Дома сидеть было невозможно. Мы с Тошкой отправились в Университет. Мы даже не могли говорить и почти всю дорогу шли молча. На остановке трамвая стояла группа красноармейцев и нам обеим захотелось подойти к ним и пожать им руки. По улицам то и дело проезжали военные машины, на Москворецком мосту стоял милиционер с противогазом и винтовкой через плечо… Вошли на Мех.-мат. Пусто и темно. На Ист. факе в бюро В.Л.К.С.М. уже создан штаб. Меня тут-же назначили на дежурство, – завтра в 12 часов в парткоме.
23-го.
До 3-х дежурила в парткомитете. Взяла с собой «Историю С.С.С.Р.» – может удастся почитать. Но не тут-то было. Собрались еще несколько студентов с III- го и IV-го курсов, а где соберутся студенты, там всегда весело. 3 часа прошло незаметно.
В 4 началось комсомольское собрание в комаудитории. На улице еще жарко, но окна наглухо закрыты. (С первого же дня войны в городе соблюдается строгая светомаскировка.)
В аудитории очень душно, но абсолютно тихо, как никогда, хотя партер и балконы переполнены до отказу. Выступает секретарь Ц.К. В.Л.К.С.М. – Михайлов. Он говорит о тяжелой угрозе, нависшей над нашей страной и призывает молодежь старейшего вуза страны к самоотверженному труду на оборону своей отчизны. Выступают представители студенчества ото всех факультетов. Собрание принимает единогласное решение о том, что комсомол М.Г.У. считает себя мобилизованным. Собрание заканчивается пением «Интернационала». Я думаю, что никогда еще комаудитория не слышала такого единодушного исполнения народного гимна. А когда пение смолкло, мощное «Ура!» прокатилось по залу. «Ура» в честь нашей Красной Армии, призванной отомстить зарвавшемуся врагу. Очень много патриотизма, истинной любви к своей родине вкладывали мы в этот возглас. И мне вспомнилось, как полтора года назад после краткого митинга в 66-ой ауд. и выступления проф. Юдовского мы также приветствовали нашу Армию, освободившую народы Зап. Украины и Зап. Белоруссии. Но тогда наши сердца были переполнены радостью, теперь гневом и ненавистью к врагу.
Выходим из подъезда Лектория. Москва погрузилась в абсолютный мрак. Такой я ее еще никогда не видала. Нигде ни огонька. Немного жутко. Слева вырисовываются огромные силуэты гостиницы «Москва» и дома Совнаркома, справа Кремль, рубиновые звезды которого временно потухли. Небо изредка прорезывает луч прожектора. Мы прибавляем шаги и скоро расстаемся у нашего переулка.
24-ого.
Ночью, часа в 2, мы были разбужены страшным грохотом. В чем дело? Подбегаю к окну. Напротив, на военном доме, стоят зенитные орудия, то и дело извергающие огненные языки. Неужели налет?! Первое время не знаем, что делать. Вдруг радио возглашает: «Граждане! Воздушная тревога!» Раздается пронзительный вой сирены. Хладнокровие вернулось. Уж очень невероятным казалось, чтобы вражеские самолеты могли беспрепятственно долететь до Москвы на 2-ой день после начала войны. Быстро одевшись выходим из квартиры. Вниз по лестнице уже бегут жильцы нашего дома. Многие не успели одеться и выбежали в чем были, накинув на плечи пальто, завернув в одеяла ребят. Бомбоубежище еще не готово. У нас ведь часто так: как на охоту ехать, так и собак кормить. Все сгрудились внизу под лестницей. Большинство молчат, некоторые тихо разговаривают, иные даже пробуют шутить. Единственно, кто себя чувствует прекрасно – это ребята; наконец началась настоящая война и все будет по-взаправдошному.
Через 2 часа тревога кончилась. О сне не могло быть и речи. События не укладывались в сознании. В душу вкрадывалось сомнение. Рано утром я вышла на улицу. То здесь, то там стояли группы народа. Я подошла к одной из них. Бойкая старушка рассказывала, что сама видела 5 немецких самолетов, бомбивших московские улицы. Все ужасаются. На другой стороне улицы, в очереди к продуктовому магазину, «очевидцы» рассказывают другой не менее ужасный случай. Встретила Тоню; она уже слышала несколько подобных рассказов, один другого невероятнее. Можно ли верить этим слухам? Радио красноречиво молчит. Но вот мы увидели почтальона со свежими газетами. Подбегаем к нему, хватаем газету, жадно впиваемся в напечатанное. И через несколько минут тяжелый камень отлегает от сердца. Мы даже обнялись от радости. Оказывается в городе была произведена учебная тревога, – проверка подготовки московского населения к воздушному нападению врага.
***
Впереди были тяжелые дни и месяцы оборонительного этапа Битвы за Москву и долгие годы Великой Отечественной войны.
|
