|
Зелёная лампа поэзии
№ 1 (172) январь 2018г.
В.Г. РОНКИН, заслуженный работник народного образования КазССР, г. Нью-Йорк
В Алматы всегда было много красивых, ярких, самобытных людей. Однажды Р.В. Ривина познакомила меня с таким красивым человеком – Раисой Григорьевной Лемберг, доктором педагогических наук, профессором. Она долгое время заведовала кафедрой в Казахском педагогическом институте имени Абая. Когда мы с ней познакомились, Раиса Григорьевна была на пенсии и находилась в весьма преклонном возрасте. К сожалению, она еще и ослепла. Впрочем, общаясь с ней, я не чувствовал разницы в возрасте, которая составляла 50 лет. С венчиком седых волос, звонким голосом, маленькой стройной фигурой, Раису Григорьевну нельзя было назвать старухой. Ее интересовало буквально все: новости школьной жизни Алматы, литература, театр, наука. Она легко раздвигала стены гостиной своей маленькой квартирки и бесстрашно входила в большую жизнь города, республики, страны.
Еще до революции Раиса Григорьевна окончила Берлинский университет. Вела знакомство с поэтами Серебряного века. Какое-то время сотрудничала с Н.К. Крупской, профессионально занимаясь вопросами народного образования.
 В 1939 году ее дочь Женю сослали в Казахстан. Я уж не знаю, за какую провинность. Хотя в те годы легко было стать без вины виноватой. Уважаемый профессор Раиса Григорьевна Лемберг добровольно отправилась вслед за дочерью в ссылку. Они обе всегда с теплотой вспоминали директора Алматинского табаксовхоза Темникова, который бескорыстно помогал им выжить в голодные военные годы. Это счастье, когда в трудное время рядом с тобой окажется добросердечный человек.
Мы с Раисой Владимировной регулярно навещали эту удивительную женщину. Я любил слушать их споры о литературе. Раиса Григорьевна очень негативно относилась к Анне Карениной. Она совсем не принимала этот женский образ, созданный талантом Л.Н. Толстого. Раиса Владимировна наоборот защищала Анну. «Эту несчастную женщину с трагической судьбой погубила страстная любовь, – утверждала она. – Ее надо понять, а не осуждать». И прочитала стихи Тютчева:
О как убийственно мы любим!
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
«Знаете, Рая, – возражала Раиса Григорьевна, – ни Вы, ни Тютчев меня не убедили. Настоящая любовь помогает жить и жить достойно. А если Вы ее утратили и Вас разлюбили, то уходите красиво, не бросаясь под колеса бездушной машины. Это антиэстетично, грубо и эгоистично. Анна не подумала о сыне. Мальчик вырастет и узнает правду о страшной гибели матери. И как же ему с этой правдой дальше жить?»
Я с интересом слушал спор этих двух замечательных женщин.
Иногда я приходил к Раисе Григорьевне один. Она говорила, обращаясь ко мне: «Ронка, (так она ласково называла меня) почитайте мне что-нибудь». Я с удовольствием исполнял ее просьбу. Однажды я принес с собой томик моего любимого писателя Александра Грина. Я купил собрание его сочинений в 1966 году в Старом Крыму. Посетил домик, в котором он жил, и познакомился с вдовой писателя. На подушке кровати я увидел матросский гюйс. А на нем крупными буквами начертаны слова, которые я помню до сих пор: «У дикарей есть идол, у верующих – Бог, а у романтиков – Грин». Я хотел прочитать Раисе Григорьевне малоизвестный рассказ писателя «Зеленая лампа», смысл которого я не очень понимал. Персонаж этого рассказа вышел из ресторана. Сытый, богатый человек на улице подобрал нищего бродягу. Им оказался бедный молодой человек. Богач решил стать его меценатом. Он снял ему комнату и направил на учебу в университет. За свои благодеяния богач поставил условие: этот молодой человек должен был каждый вечер зажигать зеленую лампу и ставить ее на подокон- ник своей каморки. Меценат с улицы смотрел на свет этой зеленой лампы. Я тогда сказал Раисе Григорьевне, что не понимаю мотивов поведения этого пресыщенного жизнью богача. На всю жизнь я запомнил ответ Раисы Григорьевны. «Знаете, Ронка, каждый из нас стремится вырваться из житейской суеты, из обыденщины и получить какие-нибудь необычные яркие впечатления. Это заложено в природе человека. Очень важно, чтобы кто-то для нас зажигал зеленую лампу и ее светом озарял нашу жизнь».
Таким человеком, который зажигал зеленую лампу для людей, являлась Раиса Владимировна. Поэзия стала ее зеленой лампой. Она готова была читать стихи всегда и для любой аудитории. Обладая отличной памятью, Раиса Владимировна никогда не пользовалась книгой и читала все наизусть. Чтение продолжалось два и более часа без перерыва. Приятный тембр ее голоса буквально захватывал слушателя. Раиса Владимировна уводила человека в мир художественных образов Пушкина, Лермонтова, Блока, Пастернака, Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама. Она обладала тонким вкусом и легко отличала талантливого поэта от бездарных графоманов.
Она очень любила творчество поэтов, павших на войне: Павла Когана, Михаила Кульчицкого, Николая Майорова, Георгия Сугробова. Эти поэты создавали свои произведения, по меткому выражению Маяковского, «во времена трудноватые для пера». Школьные годы самой Раисы Владимировны пришлись на время войны. Старший брат был на фронте. Ему повезло, он вернулся живым. Раиса Владимировна из поколения младших братьев и сестер погибших поэтов. Их мироощущение, мировосприятие жизни ей были близки. «Мне показалось, что многие из погибших поэтов предчувствовали свою смерть», – сказал я. – «Да, это так, – согласилась Раиса Владимировна. – У настоящего поэта интуиция развита сильнее, чем у обычных людей». И прочитала мне стихотворение Николая Майорова, написанное им незадолго до гибели в 1942 году на Смоленщине. Напомню последние строчки:
«Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построимся в отряд
и ждем приказа нового. И пусть
не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них живые говорят».
«Их физическая смерть – трагическая реальность. Однако они оставили нам свое духовное наследие, которое потомки помнят и любят. Именно поэтому их поэзия всегда будет с нами», – сказала Раиса Владимировна.
Чтение стихов Р.В. Ривиной на моих днях рождения стало доброй традицией. Для меня, моих родных и гостей это было лучшим подарком. До сих пор я с волнением вспоминаю, когда она в первый раз прочитала стихотворение Марины Цветаевой из цикла «Две песни». Она читала от имени всех женщин, оставленных, брошенных любимым человеком. Уже начало стихотворения поражает своей трагической безысходностью.
«Вчера еще в глаза глядел,
А нынче – все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, –
Все жаворонки нынче – вороны!
Цветаевские сравнения и эпитеты пронзали сердце: «жизнь выпала копейкой ржавою», «сам бросил в степь заледенелую». И этот ошеломляющий, проходящий через все стихотворение вопрос- рефрен: «Мой милый, что тебе я сделала?» На него нет ответа. Мы слушали Раису Владимировну в каком-то оцепенении. А затем прозвучал этот на разрыв аорты финал:
«Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница».
Любовь и Смерть у поэтессы имена собственные. Дистанция между ними бесконечно мала, а цена высока – сама жизнь.
Раиса Владимировна читала стихотворение без истерического надрыва, даже чуть сдержанно. Однако чувствовалось, какая буря бушует у нее в груди, готовая вот-вот вырваться раскаленной лавой, все испепеляющей на своем пути. Этот момент истины оскорбленной, страдающей, обманутой в своих надеждах женщины она передала очень точно.
Р.В. Ривина была красивой и успешной женщиной. Любящий муж. Дружная семья. Повышенное внимание мужчин. Хорошая квартира в центре города. Материальный достаток. Высокий авторитет в учительской среде. Почетное звание – Заслуженный работник народного образования КазССР. Казалось бы, откуда ей понимать страдания цветаевской героини. Секрет же заключался в том, что Раиса Владимировна по жизни была эмоциональным человеком с богатым воображением и добрым сердцем. Она воспринимала чужую боль как свою. Про таких говорят – человек с тонкой кожей. К тому же она обладала врожденным артистизмом. Раиса Владимировна могла обрести таинственность «Незнакомки» Блока; стать сильной некрасовской женщиной, женой декабриста, способной на жертвенность; передать наивный и искренний порыв первого чувства юной Татьяны у Пушкина. Ее Я целиком растворялось в образе героини, созданной талантом поэта. Бесспорно, эти превращения производили сильные впечатления на слушателей. Раиса Владимировна умела зажечь зеленую лампу поэзии и увести за собой человека за пределы суетного бытия. Природа или Бог подарили ей этот ценный дар. Таким образом, она сама была необычным ярким человеком.
Раиса Владимировна могла зажечь зеленую лампу и для незрячих людей. Расскажу об одном московском вечере поэзии, который она провела для моего лучшего друга Володи Гордеева. Для этого я должен представить его читателям журнала «Открытая школа».
 Во время войны Володя жил с бабушкой в Миллерово. После освобождения города от оккупантов в городе оказалось много бесхозных боеприпасов. Любопытный десятилетний пацан решил разрядить гранату. Взрывом ему опалило лицо. Он потерял оба глаза и часть правой руки. Мальчик стал инвалидом первой группы. В 1955 году он успешно окончил в Москве школу-интернат для слепых детей и поступил на исторический факультет МГУ им. Ломоносова. Там мы с ним встретились и подружились. В Москве Володя жил один. О матери он не любил вспоминать. Отец, офицер Советской Армии, служил в ГДР. Там у него была другая семья. Как инвалид первой группы он получил в Москве двухкомнатную квартиру. Она стала нашим студенческим клубом. Мы устраивали дружеские пирушки. Звучала гитара нашего друга Яноша. Распевали песни Визбора, Окуджавы, а позже Высоцкого. Сам Володя обладал хорошим тенором. Я любил слушать, как он с моей женой на два голоса исполнял романс на слова Ф. Тютчева «Я встретил Вас и все былое…». Володя физически был очень сильным человеком. Как-то в студенческие годы два отморозка недалеко от его дома избивали паренька. Мы с другом плечом к плечу атаковали их. Подонки бросились бежать. Володя прекрасно пользовался азбукой Брайля и хорошо учился. От общества слепых ему была положена чтица. Однако во время экзаменационных и зачетных сессий мы – друзья – сами читали ему. После окончания университета Володя получил хорошую работу. Он стал заместителем директора производственного комбината для слепых. Я рассказывал Раисе Владимировне о моем друге. Ей очень захотелось познакомиться с ним. Наконец представился удобный случай. Мы с ней оказались в Москве. Я созвонился с другом и договорился о встрече.
Его собака-поводырь, умнейшая овчарка Урс, встретила нас в прихожей. Обнюхала гостью и отошла в сторону. Володя пошутил: «Вы, Раиса Владимировна, хороший человек. Урс даже не залаял. Он хорошо разбирается в людях». Мы сидели за столом. Пили чай. Разговаривали о жизни. Раиса Владимировна и мой друг быстро прониклись взаимной симпатией и легко перешли на «ты», тем более они были почти ровесники. Через некоторое время Володя обратился к гостье: «Ронкин говорил, что ты хорошо читаешь стихи. Пожалуйста, почитай мне что-нибудь». Раиса Владимировна никогда не капризничала, так как чтение стихов для нее было потребностью. И начался этот поэтический вечер специально для моего друга. Раиса Владимировна органично вошла в мир поэтических образов. Она очень старалась. Мой друг сидел молча. Не задавал вопросов и не комментировал. Его изуродованное лицо не выражало никаких эмоций. Однако, я знал его хорошо. Только по его фигуре я видел, как он переживает и волнуется. Он и так никогда не сутулился, а сейчас сидел прямой, как свеча. Чтение продолжалось без перерыва около двух часов. Друг молчал. Она сделала паузу. Володя обратился к Раисе Владимировне, и его тенор ушел куда-то ввысь: «Спасибо, Рая! Ты подарила мне чудесный вечер! Я все слышал и видел. Я этого никогда не забуду». Раиса Владимировна была тоже взволнована. Таких слушателей она еще никогда не имела. Володя попросил ее записать стихи на магнитофонную ленту. Тогда еще были катушечные магнитофоны. Раиса Владимировна пообещала.
Потом Володя прилетел ко мне в гости в Алматы. Прилетел один, без сопровождения. Второй поэтический вечер она повторила для него на своей квартире. Там уже присутствовала ее семья. В подарок он получил магнитофонную запись со стихами в ее исполнении. В Москве Володя ее часто слушал.
Раиса Владимировна поделилась своими впечатлениями о знакомстве с моим другом. «Знаете, – сказала она, – я поверила, что он не только слышит, но и видит. Володя не нуждается в жалости и снисхождении. Он очень сильная личность». Она была права. Когда он нам говорил: «я это видел», – то мы воспринимали его слова всерьез. Видимо, у слепого человека есть какое-то внутреннее зрение. Володя увидел зеленую лампу поэзии Раисы Владимировны. Я посвятил стихи своему другу. Там была такая строчка: «В ученье, в шахматах и в драке нам, зрячим, равный был». Умер он мгновенно, разговаривая по телефону. Сердце остановилось, и трубка упала. Светлая ему память!
|
